📖 Записки иркутских жителей
Если хотите лучше понимать иркутян, нужно прочитать эту книгу. Если хотите больше понимать русских, эту книгу тоже нужно прочесть. Кроме того, узнаете, что плишки — это трясогузки, а ушканы — зайцы.
В томе собрание воспоминаний пятерых авторов — Екатерины Алексеевны Авдеевой-Полевой, Николая Семёновича Щукина, Ивана Тимофеевича Калашникова, Матвея Алексеевича Александрова и Всеволода Ивановича Вагина, которое выпустили в рамках серии «Литературные памятники Сибири».
На момент написания поста у меня дома нашлось ещё шесть томов из выпущенных двадцати трёх (задумывалось тридцать). Наверное, нет такой семьи в Иркутске, где бы не было хотя бы одной книги из серии, потому что тиражи колоссальные. Первая двадцатка выпускалась тиражами в сто, сто пятьдесят и двести тысяч экземпляров, но в 1990 году впервые вышли тома тиражами в пятьдесят тысяч (как этот). Последний том вышел уже после СССР, в 1993 году тиражом в пятнадцать тысяч.
Как подсказывают читатели канала, не все остальные тома — художественные произведения, есть ещё «Из записок сибирского охотника» Черкасова, «Исчезнувшие люди. Воспоминания сибиряка» (Михаила Знаменского и Николая Белоголового) и «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». Оценю некоторые из них попозже, но вот эту книгу — уже настоятельно рекомендую к прочтению. Я прочёл её два года назад, потом она ходила по рукам, поэтому пишу рецензию уже не по горячим следам. Посмотрим, что получится. Конечно, многого уже не вспомню в деталях, только в ощущениях.
Записки и замечания о Сибири (с приложением старинных русских песен)
Самые тёплые воспоминания у меня оставила первая часть. Написана настолько просто, естественно, искренне, что я просто поражаюсь. Воздействие на меня этот стиль произвёл колоссальное. Вот я печатаю этот текст, а у меня аж всё спирает в горле, в груди. И глаза увлажняются. Такая сила в этой простоте, ну не с чем мне это сравнить, не попадалось мне такого же.
Екатерина Алексеевна была одним из первых этнографов, с её работами вы все исподволь знакомы. При советской власти её не печатали (то, что она вошла в этот сборник на излёте Союза, — странное исключение), в Империи же некоторые книги переиздавались десятилетиями (в примечаниях есть отсылка на её «„Записки о старом и новом русском быте“ 1842 года, ближе ничего не было). Но вы знаете её персонажей из детских сказок. Например, Колобка. Очень хочется, чтобы в Прекрасной России Будущего нашёлся бы издатель, который отдал бы должное таланту Авдеевой-Полевой и достойно бы опубликовал и эти „Записки… “, и другие этнографические очерки, и собранные ею сказки, рецепты, и рекомендации по ведению быта, и немногочисленные художественные произведения.
Пройдёт ещё несколько десятков лет, и не останется следа старины. Не спорю, что всё делается к лучшему, да так и должно быть, но почему не сохранять нам памяти своих родных преданий: событий и быта русского? Мы ищем у иностранцев описаний России и делаем выписки из Олеария и Маржерета, а не пользуемся своими родными источниками. Не мне, женщине без образования, делать учёные изыскания. Руководимая истинное любовью к отечеству, я приношу только ему свой бедный лепет.
Если так до революции писали женщины, не получившие образования, то как бы писали образованные! Возможно, Авдеева-Полевая не знала, что она занимается наукой. А многие нынешние учёные не знают, что такое настоящий научный текст. Вот он, здесь. Лёгкий, непринуждённый и чрезвычайно точный.
В настоящее время „настоящий научный стиль“» должен быть непременно наполнен так называемыми дискурсивными словами и иными вводными конструкциями, что, без сомнения, производит с одной стороны впечатление текста, над которым работал умный и образованный человек, с другой стороны — усложняет чтение, чтобы неподготовленный человек не мог с ним справиться. Предложения, написанные по вышеприведённым правилам, сложны не только из-за наличия в них редкоупотребимых в обычной жизни обывателем слов, но и из-за излишних уточнений, распространённых вводных конструкций, из-за чего становится сложным удерживать мысль и внимание (особенно, если основа предложения существенно разнесена в пространстве).
Кратко и чётко писать сложно — чтобы сделать текста меньше, времени приходится потратить больше. Но это время потратит только один писатель, а тысячи читателей это время сэкономят. К тому же они получат более точную картинку, не размытую синонимами и однородными членами, — ту картинку, что хотел передать автор, а не какая у них сложилась из многословного туманного поноса мысли.
Пельмени — то же, что в России называют утки́. Их делают из макаронного теста, с рубленой говядиной, также с рыбой, с грибами, замораживают, и они превращаются в камешки. В таком виде берут их в дорогу (в Сибири не бывает оттепелей), и стоит опустить пельмени в кипящую воду, кушанье готово, и очень вкусное.
Слушайте, как же точно передано — в камешки! Это удивительный стилист. Да, сейчас слово «кушанье» перестало быть таким нейтральным, как двести лет назад, но в том нет вины автора. Но остальное-то каково!
В тексте постоянно говорится о России и о Сибири — не как о целом и части, а как о двух частях целого, вынесенного за скобки. И это можно объяснить так: было государство Российская Империя. Главная её часть называлась Россией, а были другие — Беларусь, Малороссия и вот Сибирь. Что интересно, отдельная нация «сибиряк» не сформировалась (или его не сформировали, вопрос дискуссионный), в отличие от белорусов и украинцев.
Екатерина Алексеевна рассказывает про всё, что окружает её: что тут выращивают, что привозят, как женятся, как устроены дома, какая погода в разные месяцы, о местечковых словах, какие звери и птицы встречаются, чем болеют и как лечатся. Жили в Сибири тогда хорошо — сытно и культурно, не хуже, чем в России.
Житьё сибирское в давних преданиях и нынешних впечатлениях
Слог Щукина тоже лёгок, но не подкупает так, как у Авдеевой-Полевой.
Первая часть — общая, тоже описывается, как сложился плутоватый, недоверчивый и подозрительный характер у местных, почему между крестьянами заметен эгоизм; во что одеваются народ, как развлекается, как устроено хозяйство. Говорит это всё больше о Сибири вообще (и больше, по ощущениям, о Якутске и тех землях), в то время как первая часть сборника была более посвящена Иркутску и ближайшим местностям.
Есть небольшие расхождения с тем, что написано в первой части. У обоих авторов описывается, например, как устроена женитьба в прииркутье, но у Авдеевой-Полевой есть существенные уточнения: что неважны знатность и богатство невесты, главное — чтоб была «хороша собою и кроткого характера и чтобы семейство её было известно с хорошей стороны», а ещё — что «прежде не спрашивали согласия невесты: она должна была повиноваться слепо воле родителей; теперь это уже вывелось».
Вторая часть — описание путешествия в Якутск. По пути меняется обстановка и появляются новые поводы для рассказов о быте бурят, тунгусов, якутов, казаков и прочая. Самое милое в этой части — заметки о температуре. Автор разжился термометром и непременно снабжает повествование в виде отдельных писем из разных мест, которые проезжает, комментариями о том, сколько в избе градусов, а если печь натопить, а под утро, а сколько — под снегом.
В продолжение нашего плавания мы несколько раз опускали термометр в реку, и температура оной была всегда +3 ¾.
Записки иркутского жителя
Иван Калашников был человеком государственным, отсюда другой стиль повествования, на другие вещи он обращал внимание, иначе оформлял это. Так, перед каждой главой следовало перечисление тем, коие он поднимает в ней.
Иными вопросами не интересуется вовсе — о царь-девице упоминает вскользь, а Авдеева-Полевая посвятила рассказу о ней целую страницу, — на иные вопросы смотрит под другим углом. Особенно много о взаимоотношениях в верхних слоях общества, о чём мало сказано в двух предыдущих частях: о том, как устроены приёмы, балы, обеды в свете. Также много упоминаний о делах, связанных с управлением: о чиновниках разного уровня и значимых их делах. Более других меня тронули история вице-губернатора Левицкого и рассказ о благоустройстве Иркутска губернатором Тресковым при помощи команды под руководством некоего Гущи.
Воздушный тарантас
Это небольшое художественное произведение, меньше пятидесяти страниц. Но форма такая, что легко в повествование вплетаются описания Иркутска, его жителей разных сословий. Произведение милое и познавательное. Изложено легко, если не хрустально, то свежо.
Разве вы имеете причины скучать здесь? По моему замечанию, Иркутск — прелестный, роскошный, гостеприимный город, в котором можно жить без малейшей скуки и даже с удовольствием.
Сороковые годы в Иркутске
Мемуарного склада сочинение, самое позднее данного собрания. Тут уже упоминаются даже «Воспоминания…» Авдеевой-Полевой из начала тома, с некоторым сожалением, что описанное ею уже частично утрачено и сменилось новым, — городским и иноземным. Взгляд писателя останавливается на обывателях, работе служилых людей и очередной реформе благоустройства, нашедшей выражение в борьбе с верёвочками на ставнях, на досуге горожан.
Оформление
Подход к оформлению серий у Восточно-Сибирского издательства такой же, как у нынешних монополистов, — «и так сойдёт».
Обложка оформлена как вся серия — рамочка краской и название тиснением. Вот только или мне по недоразумению попал приладочный экземпляр, или очень плохо было в типографии издательства «Восточно-Сибирская правда» с контролем качества. И клише не точно по центру корешка било, и отпечатанные элементы оформления не на своих местах. Но леттеринг и здесь, и на шмуцтитулах аккуратный.
В стремлении сделать серию доступнее сэкономили на переплёте. Просто ламинат. Если такой замах, что это — памятники Сибири, нужно было что-то более взрослое — имитация кожи или ткани хотя бы. Да, было бы сложнее сделать каждую книгу своего цвета, при советских-то производственных возможностях, но можно было бы не стремиться к радуге, а сгруппировать издания по смыслу — у издателя же был план, он знал, что в каких томах будет печататься.
Форзац с хорошей атмосферным изображением неизвестного мне места в Иркутске. Видно, что рисовалось специально под этот сборник, приятно. Но что нахзац с той же иллюстрацией — не очень. И приклеили криво. Третий сорт — не брак.
Каптал почему-то красный. Ну и приклеен очень небрежно.
Иллюстрации в книге в том же стиле, что и на форзаце. Это хорошо. Даже хорошо, что у них обрезаны углы, как будто бы это изображение отпечатано отдельно и вставлено за уголки в лист бумаги. Если бы делать всё по-честному, то нужно было, конечно, отпечатать иллюстрации отдельно и приклеить на отведённые для этого страницы. Это не сложно, у меня дома есть образцы, где вклеенные иллюстрации. Вставить в уголки, конечно, посложнее, но тоже ничего сверхестественного. А то, как это имитировано — выглядит очень грубо. Даже нарисовать границу вокруг жёлтого поля можно было аккуратнее.
Бумага для советского безрыбья даже неплохая. Не газетная. На вклейках с иллюстрациями — поплотнее.
Шрифт почти везде — любимая мной Академическая гарнитура (бывшая гарнитура 33). Считаю, что по духу подходит. Но в некоторых местах используется, судя по всему, Литературная. В одном из заголовков видел её, а ещё — в латинице. Чужеродно и очень царапает глаз. Непонятно, почему выбрали такое решение, ведь латиница в Академической была предусмотрена гостом (я не шучу, на шрифт был гост и было указано, что им можно набирать).
Вёрстка аккуратная, поля хорошие. Но только на некоторых полосах в конце развёрстывали текст, поэтому рыхленько так всё выглядит. А ещё в одном месте последняя строка сползла. Есть ещё огрехи разного рода, но этим можно пренебречь, непритязательный взгляд и не заметит.
Эту книгу не продаю, но поищите у букинистов или в «Книжном приюте», думаю, ещё сможете найти что-то уцелевшее. На сайте Молчановки выложен полный скан книги. А если не брезгуете букинистикой, то вот у меня есть несколько десятков других книг, которые можете забрать даром или купить недорого.
☉
Единоразово поддержать выпуск книжных рецензий — форма ниже, для регулярных автоматических подарков — Бусти.
