Значительную часть этой книги я не понял, потому что она написана на языке, которого я не знаю. Вот вы сами на названия статей посмотрите — и уже станет ясно, что это какие-то специальные люди пишут для каких-то специальных людей.

Тем не менее я не всегда тупо складывал буквы в слова, некоторые материалы даже немного понял и сейчас о них расскажу немного. Не обо всех.

Семиотика: Антология / Сост. Ю. С. Степанов. Изд. 2-е, испр. и доп. — М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2001. — 702 с. ИСБН 5-88687-096-2, Тираж 5000 экземпляров

Вводная статья

Семиотика находит свои объекты повсюду — в языке, математике, художественной литературе, в отдельном произведении литературы, в планировке квартиры, в организации семьи, в процессах подсознательного, в общении животных, в жизни растений.

Этот первый абзац вселил в меня ложную уверенность в том, что путь в семьсот страниц будет простым. Три ха-ха. Уже на следующей странице началось: интертекст, инфосфера, концептология, пропозициональная функция, терм-субъект, предикат, парадигматический анализ, прагматика, синтактика, логический позитивизм, вещный язык, мотив в смысле Проппа, прафеномен, интенсионал, экстенсионал, эсфетика, тривий, эпохэ́...

Книга была рассчитана скорее на экспертов по этой теме, чем на профанов вроде меня, и вводная статья меня напугала. Дальнейшее чтение показало, что дело будет ещё хуже, какого-нибудь Пирса вообще было невозможно понимать. Но некоторые материалы оказались и интересными, и доступными для моей тощей бестолковки.

Во вводной статье автор делает общий обзор состояния семиотики, некоторых её направлений и ссылается на материалы, которые будут далее. При этом некоторые вещи станут понятны мне, человеку с улицы, позже, спустя два или три месяца (я очень долго читал). Например, что, хотя Леви-Стросс считал антропологический структурализм развитием формального метода Проппа, сам Пропп этого не принимал. В тот же момент я понятия не имел, что за структурализм, что за метод. И всё там так было, в этом вступлении.

Основания теории знаков

В статье используется много знаков, сигнализирующих о том, что это — специальный научный текст для научных людей, а не для мимокрокодилов вроде меня.

В этой связи «Энциклопедия» как научное изучение науки есть изучение языка науки.

Перед тем как написать что-то об этой статье, я перечитал её ещё раз. А она была одной из самых больших (за пятьдесят страниц). Пришлось продираться вновь, и мне очень интересно, как повёрнуты мозги у тех, кто это всё понимает. Нагромождения слов и формул перемежаются простыми фразами, которые потом превращаются в формулы.

Гром становится знаком молнии, а молния — знаком опасности именно потому, что гром, молния и опасность связаны друг с другом специфическим образом. Если w ожидает x при наличии y, а z при наличии x, то взаимосвязанность этих двух вероятностей делает весьма естественным для w ожидать z при наличии y.

Этот текст подорвал мою уверенность в том, что я вообще смогу эту книгу дочитать до конца.

Язык в полном семиотическом смысле этого термина есть любая межсубъектная совокупность знаковых средств, употребление которых определено синтаксическими, семантическими и прагматическими правилами.

Но меня тут же утешили: такая моя реакция — норма:

Другой фактор, способствующий путанице, — психолингвистический: людям вообще трудно мыслить ясно о сложных функциональных и реляционных процессах, и эта ситуация нашла отражение в преобладании определённых языковых форм.

А потом оказалось, что в некоторых других статьях зауми не так уж и много. Давайте скорее перейдём к ним.

Психогенезис знаний и его эпистемологическое значение

Но не сюда…

В поисках сущности языка

…и не сюда…

Из книги «Значение и означивание». Знаки и действия

…и продолжаем движение…

Схемы действия и усвоение языка

К этому моменту я прочёл пятую часть книги, но только-только начал вникать в её язык — начал какой-то смысл брезжить. И эта (крошечная, на пять страниц) статья первая хоть как-то меня заинтересовала, она дала возможность приложить прочитанное к личному опыту, а до того в книге было слишком много абстракций, в том числе и в одной из статей того же Пиаже.

Рассказ о формировании мышления и понимания языка ребёнком побудил меня узнать больше об исследованиях швейцарца, я почитал и посмотрел несколько лекций о нём самом и его работах. Также узнал о Льве Выготском, который публично полемизировал с Пиаже в течение нескольких десятков лет. Ну, фамилию-то его я, конечно, слышал, у советских чуть ли не культ Выготского был, но какая конкретно у Льва Семёновича область интереса — не знал. А он — основатель «марксистской психологии» (и какой только мурой люди не занимаются!).

Семиотика и логика

Опять ничего не понял из того, что хотел сказать автор. Казалось, что он изощрённо переливает из пустого в порожнее.

Из работы «Элементы логики. Grammatica speculativa»

В заключительной статье антологии составитель пишет: «Издатели собрания сочинений Пирса считают, что в тех местах, когда мысль Пирса достигает наибольшей глубины, форма выражения оказывается наиболее запутанной и неудачной». У меня сложилось впечатление, что вся эта статья неимоверно глубока. Думаю, если бы я читал вслух, то вызвал бы кого-нибудь. Ну вот посмотрите, как она начинается:

309. Из трёх классов [третьей] трихотомии репрезентаменов (простых или субститутивных знаков, или сумисигнумов [рем]; двойных или информационых знаков, квазипредложений, или дицисигнумов; тройных или обладающих рациональной убедительной силой знаков, или умозаключений, или свадисигнумов) легче всего понять природу второго, то есть класса квазипредложений, несмотря на то, что вопрос о сущности «суждения» является в настоящее время самым спорным из всех вопросов логики.

И вот так вот шестьдесят страниц.

Поражаюсь величию Человека. Раз бывают люди, которые могут таким оперировать, то и я, как человек, тоже, получается, немного такой же. Это очень вдохновляет.

Модусы значения

Меня не покидало странное ощущение, что автор мастерски написал десять страниц трюизмов очень сложными лексемами.

Из книги семантические примитивы

А вот эта статья мне была очень интересна. Анна Вежбицка задаётся здесь вопросом минимального набора неопределяемых слов, которые лежат в основе всех естественных языков — элементарных терминов. Такие неопределяемые слова должны быть, иначе не было бы возможности дать определения другим словам и сформировать связи между ними.

Моя цель состоит в поисках таких выражений естественного языка, которые сами по себе не могут быть истолкованы удовлетворительным образом, но с помощью которых можно истолковать все прочие выражения (высказывания). Список определяемых единиц должен быть как можно меньшим; он должен содержать лишь те элементы, которые действительно являются абсолютно необходимыми, будучи в то же время пригодными для истолкования всех высказываний.

Потому что смотрите, в чём дело:

Декарт: «Если бы, например, я спросил у самого Эпистемона, что такое человек, и он ответил бы мне, как водится в школах, что человек — разумное животное (animal rationale), и сверх того, ради изъяснения этих терминов, не менее тёмных, чем первый, повёл бы нас через все ступени, именуемые метафизическими, — мы, конечно, были бы введены в лабиринт, из которого никогда не выбрались бы. Ведь этим вопросом порождаются два других: что такое животное? что такое разумный? Более того, если бы, изъясняя понятие животного, он ответил, что это существо живое и чувствующее, что живое существо есть одушевлённое тело, а тело есть телесная субстанция, — вопросы, как видите, шли бы возрастая и умножаясь подобно ветвям генеалогического дерева. И наконец, все эти превосходные вопросы закончились бы чистым празднословием, ничего не освещающим и оставляющим нас в нашем первоначальном поведении».

То есть должна быть какая-то база, какой-то предел, какие-то само собой разумеющиеся слова, понятия, вшитые в нас от природы, до которых можно будет дойти, выстраивая такое картезианское генеалогическое дерево определений. Обычно люди так далеко не идут и порой смысл понятий объясняют тавтологически, потому что считают, видимо, что вот это определяемое слово в достаточной мере базовое:

У Паскаля есть также довольно язвительное замечание о порочных кругах: «Иногда доходят до абсурда и толкуют слово при помощи этого же слова. Определение такого рода встречаем, например, в следующем толковании: La lumière est un mouvement luminaire des corps lumineux „Свет — это световое движение светящихся тел“, как будто можно понять слова luminare и lumineux без слова lumière».

(Спустя три столетия это замечание Паскаля остаётся, увы, как нельзя более своевременным. Используя тот же пример и обратившись к первому попавшемуся словарю, находим: light — an illuminating or enlightened agent «свет — светящееся или освещённое вещество»; illuminate «освещать» — to give light, enlighten «давать свет, проливать свет», enlighten «проливать свет» — to illuminate «освещать».)

Анна после семи лет поисков пришла к мнению, что таких элементарных терминов колеблется от десяти до двадцати, вот её список кандидатов (далее в тексте она обосновывает именно такие формулировки некоторых из них):

хотеть; не хотеть; чувствовать; думать о…; представлять себе; сказать; становиться; быть частью; нечто; некто (существо); я; ты; мир (вселенная); это.

Это кардинальная редукция, потому что:

Существуют, например, хорошо известные словари Огдена и Гугенхейма, использующие соответственно только 900 и 1500 неопределяемых («базовых», «фундаментальных» слов) для всех толкований.

Такое большое количество базовых слов у других исследователей может появляться, потому что они предлагают какие-то другие, «интуитивно понятные». Так, Лейбниц предлагал, например, включить в число элементарных терминов цвета. Казалось бы, почему бы и нет, но я сейчас читаю монографию о чёрном цвете, и оказывается, что не так это интуитивно однозначно.

При этом почему-то Анна Вежбицка не рассматривает в своих исследованиях плановых (искусственных) языков. Как-то пренебрежительно она к ним относится:

Семантический язык, претендующий на объяснительную силу, должен делать сложное простым, запутанное — понятным, неясное — самоочевидным. Искусственные языки не делают своё содержание самоочевидным. Будучи производными от естественного языка, они в конечном счёте могут быть поняты только на его основе. Непосредственных точек соприкосновения с интуицией искусственные языки не имеют, тогда как естественный язык, напротив, с ней неразрывно связан.

Мне знакомы два плановых языка: токипона и эсперанто (раньше я даже немного на них мог говорить, а читать и до сих пор на одном из них могу). И тот и другой вполне себе делают сложное простым, запутанное — понятным, неясное — самоочевидным. Делают это, правда, совершенно по-разному.

Токипона — язык, где базовый словарь и есть общий словарь: в языке всего 120 слов. И чтобы излагать мысли, нужно чётко разложить понятие, которое хочется описать, до каких-то неразложимых элементов и описать, используя тот небольшой набор слов. Это очень философский язык, в нём нужно думать о самой сути вещи, явления. И о той сути, которая важна прямо сейчас. Соня Лэнг (создательница языка) говорит: «Если английский — толстенный роман, то токипона — хайку».

Есть ещё более ёмкий плановый язык aUI, в котором всего 42 базовых понятия, выраженные даже не словами, а буквами-звуками, но я о нём ничего больше сказать не могу (хотя в Википедию заглянул).

Мне было бы интересно снова пройти курс токипоны какой-нибудь небольшой весёлой группой и вспомнить все эти mi li lete inse (или как-то так). Если интересно — пишите в комментариях, давайте встречаться, разминать мозг и убегать от деменции вместе.

Дополнительно:

• о своём опыте изучения токипоны пишет живой человек (я проверял) Дмитрий Кучев;
• Вики-учебник токипоны на русском;
• официальный сайт на английском.

Про эсперанто как-нибудь напишу побольше в отдельной заметке. Здесь лишь отмечу, что если токипона стремится к тому, чтобы проявить суть минимумом языковых средств, то эсперанто делает то, чего, по мнению Вежбицкой, не может делать плановый язык — выражать мельчайшие оттенки смысла, потому что он, видите ли, был придуман конкретными людьми, а не сложился сам собой. Но только практика показывает обратное: язык с шестнадцатью правилами, без исключений, произвольным порядком слов и несколькими десятками префиксов и суффиксов с чёткими значениями может передать необходимые нюансы или сконструировать нужное слово из известных частей. В экспериментах после перевода текстов на разные языки и обратно меньше всего искажений было при прямом и обратном переводе на эсперанто, а не на естественные языки.

Общая семантика

Как будто тридцать страниц на болгарском прочитал.

Грамматика Монтегю, мысленные представления и реальность

Оказалось, что Иван Александрович Усович в стендапе «Ещё один день» поднимал ту же тему (с 25:44 до 27:53)

Нулевая степень письма

Ролан Барт на пятидесяти страницах рассуждает о том, чем является письменная литературная речь. Он выделяет в письменной речи вообще письменную речь как средство создания литературы разного рода: литературы романа, литературы поэзии и даже немного литературы публицистики и журналистики («Письмо — это способ мыслить Литературу, а не распространять её среди читателей»). Он говорит о том, что такое стиль на самом деле, на примере подходов разных писателей (почти все — тоже французы).

Стиль самого Барта сложен и понятен. При том, что предложения достаточно длинные и могут тянуться на семь строчек; при том, что наполовину они могут состоять из заумных слов, смысл говоримого даже у меня складывается в ясную картинку. Особенно после того, как я прочёл его эссе повторно.

Почти со всем я соглашаюсь, даже с тем, о чём раньше не задумывался, но к некоторым его соображениям я пока отношусь скептически. Так, например, Барт говорит также о том, что раньше Письмо было классовым, делает сравнения революционного Письма и марксистского (по мне — неубедительно). Затем говорит, что в середине 19 века эта характеристика перестала быть значимой: «начинают множиться различные виды письма», происходит освобождение писателя.

Предоставлю вам возможность самостоятельно ознакомиться с аргументами и выводами исследователя, не буду перебивать аппетит пересказом. Здесь скажу, что мне было бы интересно узнать, что бы он сказал о появившейся с приходом интернета, до которого он не дожил, письменной речи как устной. Цитирую фрагмент из главы «Политическое письмо»:

Для любого письма характерна внутренняя замкнутость, чуждая разговорной речи. Письмо — вовсе не орудие общения между людьми, не свободная дорога, по которой могла бы устремиться чисто языковая интенция. Обычная речь извергается как хаотический поток, ей свойственно безоглядное, навеки незавершимое движение вперёд. В противоположность этому письмо представляет собой отвердевший язык, оно живёт, сконцентрировавшись в самом себе, и отнюдь не стремится превратить процесс собственного развёртывания в подвижную последовательность поэтапных приближений к известной цели; напротив, располагая цельными и непроницаемо плотными знаками, оно утверждает лишь такую речь, которая предустановлена задолго до её реального возникновения.

Семиотика литературы

1. Семиотики не существует.
2. Литературы не существует.
3. Специалисты по семиотике литературы существуют.

Словоблудие.

Понятие литературы

Автор предыдущей статьи эту статью посвящает доказыванию того, что литературы не существует.

И ему за такое деньги платили.

Из книги «Морфология романа»

Рассуждения о том, что такое роман, какова его структура, где в романе может находиться его автор, бывали и в предыдущих статьях, но так, походя. Настоящая статья посвящена только одному этому вопросу. И когда я всё это читал, постоянно вспоминал «Роман» — роман Владимира Сорокина, можно почти к каждому абзацу его прикладывать.

Структура и форма. Размышления об одной работе Владимира Проппа

Первая в блоке трёх подряд статей, связанных с Владимиром Проппом. Здесь Клод Леви-Стросс разбирает книгу «Морфология сказки» (под таким названием она была переведена на Западе, что запутало некоторых, в том числе и Леви-Стросса: в оригинале книга называлась «Морфология волшебной сказки», а ещё более точное название, как позже говорил Пропп, было бы «Морфология народной волшебной сказки», или, что ещё лучше, «Композиция русской народной волшебной сказки»).

Клод Леви-Стросс отзывается о Владимире Яковлевиче комплиментарно:

Что прежде всего поражает в работе Проппа, так это глубокое предвосхищение позднейших исследований в той же области. Те, кто приступил к структурному анализу устной литературы примерно в 1950 году, не будучи прямо знаком с исследованием Проппа, предпринятым за четверть века до этого, не без изумления обнаружат в его работе многие формулировки и даже целые фразы, которых они вовсе у него не заимствовали.

И в своих рассуждениях и выпадах Леви-Стросс старается действовать логически и если где-то ошибается, то это всё добросовестные заблуждения. Это сразу может быть не очевидно и приниматься за чистую монету, особенно если читатель не был знаком с обсуждаемой книгой, но если прочесть следующую статью в сборнике и перечитать эту, то некоторые несостыковки станут заметны.

Структурное и историческое изучение волшебной сказки (ответ К. Леви-Строссу)

Когда на человека нападают, ему свойственно защищаться. Против аргументов противника, если они являются ложными, можно выдвинуть контраргументы, которые могут оказаться более правильными. Такая полемика может иметь общенаучный интерес. Поэтому я с благодарностью согласился на любезное предложение издательства Эйнауди написать на эту статью ответ. Проф. Леви-Стросс бросил мне перчатку, и я её подымаю. Читатели «Морфологии» станут, таким образом, свидетелями поединка и смогут встать на сторону того, кого они сочтут победителем, если таковой вообще окажется.

Это цитата из публичного ответа на публикацию Леви-Стросса (предыдущая статья), в итальянском издании книги Проппа статья Леви-Стросса была даже включена в качестве приложения. Приятно посмотреть на разговор двух умных и воспитанных людей. Они представляют свою картину мира и дают возможность людям рассмотреть аргументы и факты, а затем — выбрать какую-то сторону. Жаль, что сейчас культура полемики находится в упадке, я сам с этим столкнулся: герой одной из моих публикаций вместо того, чтобы разложить мои доводы и выводы, предпочитает разложить мне кабину (дать pizzdy), вынуждая удалить выпущенный материал. Вероятно, считал представленную мной картину точной и вместе с тем невыгодной для себя.

Владимир Яковлевич спокойно разбирает статью Леви-Стросса и отвечает академическим языком, но лёгким, с вкраплениями других стилей: «Русские университеты царских времён давали филологам очень слабую литературоведческую подготовку. В частности, народная поэзия была в полном загоне». Причём он не собирается ловить блох:

Я не буду отвечать на все обвинения, выдвинутые против меня проф. Леви-Строссом. Я остановлюсь только на некоторых наиболее важных. Если эти обвинения окажутся необоснованными, другие, более мелкие и вытекающие из них, отпадут сами собой.

Он тоже пишет об оппоненте комплиментарно («Можно заметить, что люди, у которых много своих мыслей, трудно понимают мысли других. Они не понимают того, что понимает человек непредубеждённый. Моё исследование не подходит под общие взгляды проф. Леви-Стросса, и в этом одна из причин такого недоразумения»), также он не говорит, что прав во всём, а показывает несколько недостатков критикуемой работы. Так, Пропп говорит о том, что ошибался, когда по молодости излагал мысли коротко, без их разработки и подробного доказывания; также признаёт, что выбранный термин «морфология» (заимствованный у Гёте), излишне философский и поэтический, правильнее было бы говорить о «композиции».

Но основная часть статьи посвящена разбору выпадов Леви-Стросса. И аргументы Проппа кажутся убедительными. В одном месте он доказывает, например, что один из тезисов оппонента говорит не против предложенного Проппом метода, а в пользу его. В другом месте иллюстрирует недостаток метода Леви-Стросса: «Разница между моим мышлением и мышлением моего оппонента состоит в том, что я абстрагирую от материала, проф. Леви-Стросс абстрагирует мои абстракции. Он упрекает меня в том, что от предложенных мной абстракций нет пути к материалу. Но если бы он взял любой сборник волшебных сказок и приложил бы их к предложенной мной схеме, он увидел бы, что схема в точности соответствует материалу, увидел бы воочию закономерность структуры сказки». И так далее.

Структурное изучение повествовательных текстов после В. Проппа

Рассказывается, как метод Проппа использовали Цветан Тодоров, Альгидрас Жюльен Греймас, Умберто Эко (в частности, в исследовании бондианы), А. Паскуалино, П. Мадсен, П. и Э. Маранды, Елеазар Мелетинский, Алан Дандес, Х. Джасон.

Из книги «Поэзия слова». Пушкин, Тютчев и Баратынский в зрительном восприятии природы

Постоянно попадаются сравнения словаря какого-нибудь писателя со словарём Пушкина или какого-нибудь Шекспира. Для обывателей есть онлайн-тесты, чтобы попробовать оценить, насколько они отстают от гения. Но сам по себе объём словаря во сколько-то тысяч слов ещё не всё, важно ещё видеть, как автор этими словами распоряжается.

Андрей Белый решил наглядно показать разницу между тремя поэтами — Баратынским, Пушкиным и Тютчевым. Он взял всю поэзию первого и третьего и значительную долю поэзии второго, кроме драматических отрывков, «Бориса Годунова», сказок, то есть лирику, поэмы и «Евгения Онегина» (но это решение спорное, потому что «Евгения Онегина» написал не Пушкин, а Евгений Онегин. Андрей Белый выписал все описания и упоминания луны, солнца, неба, и оказалось, что образы природы каждым поэтом описываются по-своему.

Три поэта трояко дробят нам природу; три природы друг с другом враждуют в их творчествах; три картины, три мира, три солнца, три месяца; три воды; троякое представленье о воздухе; и — троякое небо.

Эти сравнительные описания показались мне занимательными, однако приводить здесь какие-либо из них я не стану. Предлагаю вам ознакомиться с этой небольшой статьёй (в шесть страниц) самостоятельно, найти её не представляется затруднительным.

Опыт анализа новеллистической композиции

Это было очень нудно.

«Хождение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памятник

А это — нет. Одна из самых интересных статей антологии. Автор структурно анализирует мемуары русского путешественника пятисотлетней давности. После этого анализа у меня возникло желание прочесть правильно изданное «Хождение за три моря» и без купюр (чтобы осталось всё, и индийские шмары тоже).

Афанасий Никитин был не просто тревел-блогером, он был ещё и думающим стилистом. В тексте не просто встречаются имена и названия на других языках, «Хождение…» было написано не только на старорусском, а ещё на арабском, персидском, татарском и тюркском языках. При этом:

Там, где понимание какой-нибудь татарской фразы необходимо для понимания общего хода рассказа, Афанасий Никитин снабжает эту фразу русским переводом. Из этого следует, что во всех многочисленных прочих случаях, где арабские, персидские фразы переводом не снабжены, Афанасий Никитин вполне сознательно шёл на то, что читатели не поймут его.

Таким приёмом автор показывал своё одиночество в чужих странах и фиксировал заветные мысли. Ну здорово же! Причём анализ этот был для Николая Трубецкого личным: Афанасий Никитин находился в религиозной изоляции, а исследователь его наследия — в культурной. Он эмигрировал из России в 1920 году.

Поэзия грамматики и грамматика поэзии

Из всего этого недоступного моему разуму мудрёного словоблудия я получил только новый термин — безо́бразная поэзия (как яркий пример приводится «Я вас любил» Пушкина).

Анализ дискурса во французской школе (дискурс и интердискурс)

Это у сборщика антологии был такой приём, видимо: самое простое и интересное засунуть в середину книги. Я прочёл эту статью — из конца книги — дважды, один раз весной, один раз сейчас, в августе, но так и не сделал этот материал своим.

Перевод и интертекст с точки зрения поэтологии

Только ближе к концу книги нормально раскрылся термин «интертекст» (совокупность всех возможных подтекстов и данный текст). В переводе поэзии интертекст особенно учитывать совсем не то же, что в прозе: из-за ограничений в виде ритмики и рифмы. Михаил Тростников иллюстрирует это на примере четырёх переводов стихотворения Поля Верлена Bon chevalier masqué.

Рассматривались переводы Иннокентия Анненского, Анатолия Гелескула, Бориса Пастернака, Ильи Эренбурга. И доказывалось, почему переводчик, а не поэт (Гелескул) сделал свою работу лучше. Ну, про поэтов-переводчиков Пастернака и Маршака все и так в курсе, но здесь тоже напомнили стремление Бориса Леонидовича к вольному переводу, в результате чего он: «стремится, чтобы читатель не чувствовал, что перед ним — перевод <...>, поэтому насилует стиль подлинника, заслоняет собою переводимых поэтов».

Я в детстве читал собрание сочинений Эдгара Аллана По и был неприятно удивлён тем, что подряд приводится несколько переводов одного и того же стихотворения (больше всего было «Воронов»). Я тогда воспринял это и как леность редактора, который не смог определиться, какой вариант лучше, и как хитрость — одно и то же стихотворение продали несколько раз, сделали книгу толще на ровном месте. Теперь, наверное, смог бы по-другому посмотреть на эти тексты и сделать выводы. Жаль, что я не смогу сделать таких же выводов, какие сделал автор статьи: для этого недостаточно просто сравнить переводы, нужно владеть ещё и языком оригинала в той мере, чтобы понимать подтексты.

Когда речь идёт о качестве перевода, всегда вспоминаю статью Павла Вязникова 2000 года «Его звали Пауль». Если вы с ней не знакомы, прочтите, она короткая и забавная.

О сюжетах в бессюжетном (о стихотворении Осипа Мандельштама «Дайте Тютчеву стрекозу»)

Семиотика концептов

Неожиданная статья: разбиралась, если грубо, эволюция вещей. Как на дизайн автомобилей, лампочек, аэропортов влиял дизайн карет, керосинок и вокзалов. Мне очень понравилась, кое-что она для меня объяснила и сделала очевидным.

Полития

Разбирается этот непривычный для нас термин. Как он пошёл от Аристотеля (совокупность обитателей или граждан полиса, а также образ управления) и дошёл до английской полиции ¯\_(ツ)_/¯. Как с этим связаны понятия государство, деспотия, патримония, тимократия, республика, гражданское общество. Написано вполне доступно и интересно.

Оформление

Книга выпущена в увеличенном формате, и это правильно: в ней и так семьсот страниц, если бы формат был стандартный, то книга вышла бы толще нынешних трёх сантиметров.

Текст на корешке в русской традиции

Бумага выбрана белая офсетная, плотностью не выше 70 г/м². Будь бумага плотнее, текст бы меньше просвечивал, но тогда она была бы тяжелее нынешнего килограмма. Это если не учитывать, что книга была бы дороже. Брать более дешёвую газетную бумагу они тоже не могли: это же не фантастика про Дозоры, а академическое издание. Поэтому вид должен соответствовать.

Чтобы показать серьёзность книги, обложку выполнили строго: откатали плашку в один цвет с тонкой матовой ламинацией, а текст и знаки (что бы они значили, интересно) оттиснили глянцевой фольгой двух цветов (серебро и синий). Слово «Антология» на корешке стало выпуклым, приятно. Каким-то образом издателю удалось избежать нанесения на обложку технической (штрихкод) и рекламной информации. Возможно, всё это было на суперобложке, не знаю, мне книга досталась без неё.

Форзацы тоже надо было делать так же строго, но издатели решили почему-то добавить дизайну. Изобразили какой-то странный интерфейс с ошибками (посмотрите на подчёркивания букв) и с частично зеркальным текстом. Как интерпретатор я нахожусь в замешательстве.

Завёрстан текст по-научному: аккуратно, монотонно, сухо. Выбивается только капитель: она ненастоящая, поэтому светлит. А ещё невозможно читать содержание: текст набран только заглавными, а между ними не то что добавили воздуха, а кажется, будто выкачали. Так же спрессовывали и длинные фамилии (вроде Реформатского) и в начале каждой статьи.

Кроме сносок прямо по тексту, были ещё комментарии к каждой статье находятся в двух местах: сразу после статьи (видимо, авторские, в основном — ссылки на источники) и в отдельном блоке в самом конце книги (издательские). Это было неудобно, особенно — учитывая, что о том, что к какому-то фрагменту текста есть комментарий составителей, можно было узнать только открыв этот блок с комментариями. Потом ещё надо было найти на странице нужный текст (никакого знака, сигнализирующего, что к этому месту есть дополнительная информация в тексте статей не было).

На последней странице содержания стоял крупный штамп с указанием авторов переводов. Этот блок забыли заверстать. У нас в типографии тоже такое было с одной книгой для канадцев: не указали автора фотографии (или нескольких, сейчас не вспомню, не я вёл заказ), из положения выходили подобным способом: печатали маленькие наклейки. Текст на штампе набирал не тот же человек, что набирал книгу: шрифт совпадает, но между инициалами не стоят пробелы, а в книге стоят (и должны).

ШКС, каптал белый

Эта книжка не моя, дать почитать не могу, но вся она вряд ли вам будет нужна: посмотрите содержание и найдите в сети те статьи (или сочинения вообще) тех авторов, что вам будут интересны. Но у меня есть на продажу и отдачу другая литература, в том числе и научная.

☉
Подписывайтесь на Телеграм-канал, там есть то, чего нет в этом блоге. И на Бусти тоже подписывайтесь, доноры с уровнем от Перекати-поле смогут видеть дополнительные материалы и выбирать новые книги для рецензий (эта выбрана и выдана как раз подписчиком).

Или же поддержите выпуск новых книжных обзоров прямо тут.